Читаем без скачивания Каждый убивал [Журнальный вариант] - Ольга Новикова

Вот и сейчас он заскочил в контору, чтобы отметиться — мол, пашу, не жалея сил. Кстати, чистая правда, и даже на сугубо личном вроде бы свидании с Анжелой добыл нелишние сведения…

— Привет, Витек! — сразу в дежурке натыкается Глеб на судмедэксперта.

— Тише! Где пульт? Мою родину показывают! — по-хозяйски командует новобранец.

Быстро освоился. Вон как смело выхватывает черную дощечку у Гаврилыча, чтобы сделать звук громче. Хм, по незнанию тычет не туда — попадает на другой канал с вечерним сериалом. Выдуманные убийства… Что они перед реальностью!

Наконец новичок справляется с прибором, и все, даже те, у кого дежурство закончилось, смотрят репортаж про мармыжского педофила — чужая страсть притягивает.

Невзрачный одинокий мужичонка — метр шестьдесят, тощий, глаза близко посажены, в поношенной телогрейке — деловито и по-чиновничьи отстраненно, словно про кого-то постороннего, рассказывает на следственном эксперименте, как заточил свою дочь в подвале и десять лет насиловал ее. Выживших детей подкидывал в детдома, а мертвых в огороде закапывал. Не повезло: ослабил контроль, и дочь сбежала.

Переодеть этого шмакодявку, побрить, откормить, лет десять сбросить — ну вылитый Витек…

Как так? — думает Глеб. Почему похожи? Потому что земляки? Или преступники и законники — две стороны одной медали…

— Раньше про такое молчали… — комментирует Гаврилыч. — Примерно раз в два-три года вскрывал я полуразложившихся крох, прижитых от кровных отцов. Теперь все наружу… Видимо, с Европой соревнуемся: в Бельгии отец двадцать четыре года продержал родную дочь в подвале. Она семь детей родила от него. Как его звали-то? Фигель-мигель какой-то…

— Йозеф Фритцль, — подсказывает Глеб. Вставляет свое слово, чтобы все зафиксировали его присутствие.

— Вот-вот… Не понимаю, как человека должно переклинить, чтобы с дочкой… — брюзжит Гаврилыч, уже выходя из дежурки. — Раньше списывали на помешательство, чтобы статистику не портить, а теперь вон их нормальными признают, в телевизор зовут. Словно они герои какие…

Конец рабочего дня, все устали — в дискуссию никто не вступает. Изловить бы душегубов, а почему они начинают зверствовать — в этом пусть копаются те, кому положено.

В древние времена любое убийство вызывало ужас, освящавший таким образом цену жизни. Теперь же судьба жертв в конечном итоге не внушает обывателю ничего, кроме апатии и скуки. Особенно законникам.

А Витек получил привет с родины — сомнительный привет, но какой есть — и уже переключает на ток-шоу. Быстро научился не принимать чужое близко к с сердцу. Далеко пойдет…

“Ну, потусовался в коллективе — и хватит”, — думает Глеб, направляясь к выходу, но тут его окликает Олеговна:

— Глянь-ка, это не та толстогубая вещает, которую мы застали на месте преступления? Как буфера-то оголила! Гляди — выскочат сейчас! Силиконовые, небось! — беззлобно замечает она, подхватывая свою небольшую грудь.

Никакого заигрывания, конечно. Тетка в матери Глебу годится, да и давно уже плюнула она на себя как на женщину — жидкие волосенки всегда забраны аптечной резинкой, зимой и летом ходит в джинсовом сарафане, надевая под него и поверх него разные кофты в зависимости от внешней температуры. Но самое неприятное — запах…

Как-то Глеб не уследил за собой и стал анализировать этот многосоставный букет: кислота от немытых подмышек и промежности, затхлость старых, изношенных тканей, табачная смесь, въевшаяся в поры и в волосы усердной курильщицы… Если б дело касалось расследования, то он подробнее рассмотрел бы рентгеновскую карту запахов коллеги, но без производственной необходимости побрезговал изучать снимок, который без спросу сделало его подсознание.

Не будь Олеговна такой свойской, такой четкой в работе, будь обычная бабья стервозность в ней выше среднестатистической нормы, Глеб, конечно, избавился бы от нее, но как назло она была по-настоящему “своим парнем”: безропотно работала сверхурочно, ни разу не заложила начальству. Когда она рядом, то каким-то шестым чувством ощущаешь, что она с тобой не порознь, а заодно. Ни разу не наступила на больную мозоль — ни словесно, ни физически даже случайно не задела плечом. В общем — тетка что надо, поэтому — терпи. Ну, порой помажешь под носом мятой или другой мазью, которую используют работающие с трупами…

Что это она к Анжеле прицепилась? А, мы же с ней осматривали квартиру Мазур… Добрая-то добрая, а соревновательный женский инстинкт работает. Мол, я не хуже телевизионной барышни. Смешно.

— Да у нее… — Глеб прикусывает язык. Чуть не вырвалось: “грудь настоящая”.

— Ты что, влюбился?! — как-то по-матерински сочувствует Олеговна, опять демонстрируя свой недюжинный профессионализм.

Как она подметила? Только тут я прокололся или еще где? Надо поаккуратнее…

Он пытается запретить себе перебирать минуту за минутой, что пролетели рядом с Анжелой, но не выходит. Особенно тот момент, когда позвонили в дверь…

Они только что отделились друг от друга и лежали, расслабленные, напрочь отключенные от сиюминутности. Во всяком случае, у Глеба было то редкое состояние, когда никакая мысль не жмет, не давит. Полная невесомость и невключенность. Ни забот, ни вины, ни планов. И тишина…

И тут этот звонок… Как паленая водка натощак… За мной, что ли, пришли? А Анжела даже не вздрогнула. Потянулась сладко и шепнула: “А пошли они…”

Высший класс! И Глеб сразу опомнился. Нечего и некого ему бояться!

Минут пять никто их не беспокоил, а потом снова начался трезвон, но они уже одевались. Анжела вышла, неплотно прикрыв дверь спальни. Поэтому он все слышал.

Оказалось, близкая подружка заглянула на секунду. Анжела случайно взяла мобильник подруги и отключила его, думая, что это ее телефон. Посмеялись и разошлись. Ни одного упрека, даже интонация у подруги такая успокаивающая… Живут же люди…

А пришедшая — Глеб подглядел в щелочку — та самая дама, что навещала Светлану Бизяеву перед смертью. Была свидетелем?.. Послезавтра вызвана на допрос…

— Опомнись, дорогой мой Глебушка! — Олеговна приземляет Глеба с небес на землю. — Ты где витаешь? Явная же профурсетка! Наглая, спесивая…

И, словно подтверждая характеристику, Анжела с экрана кричит:

— Да вы на себя посмотрите!.. За вас в базарный день гроша не дадут! Я на вас в суд подам за оскорбление!

Из-за чего она так сорвалась? Непохоже на нее… Никакой грубости внутри нее нет. Взрывается только в ответ на незаконное внешнее вторжение… И кто же вломился? Да ладно, вникать некогда.

Глеб судорожно думает, как ответить Олеговне. Ни в коем случае нельзя выдать свою тягу к Анжеле.

Все отрицать!

Тогда она уловит, что дело нечисто…

Проигнорировать реплику?

Тоже опасно. Олеговна не отступится.

И, чувствуя, что предает Анжелу, а значит, и себя, Глеб нарочито спокойно соглашается:

— Никто и не спорит.

33. Ада

— Поговорить надо!

Ада вздрагивает, услышав за спиной знакомый шепот. Оборачивается, на всякий случай не останавливаясь, а убыстряя шаг. Метро еще далековато.

Господи! Витек собственной персоной. Ее Витенька. Бывший… В серой курточке, нефирменных джинсах, стрижка неровная… И слишком короткая. Только подчеркивает отсутствие солидности. Женат? Не похоже — неухоженный какой-то…

Не забыла его голос…

— Как ты меня нашел? — ляпает она первое, что приходит на ум, и замолкает, двигаясь вперед чуть медленнее.

В это говорящее молчание вмещается вроде уже пережитое, изжитое ею, но, оказывается, никуда не девшееся отчаяние, горе от брошенности, ее собственные безрезультатные поиски пропажи… Да как он смел! Теперь-то зачем объявился? Неужели вернуться хочет? Дошло наконец, какую ошибку сделал?

Пусть теперь помучается…

Он, должно быть, институт уже закончил… По-прежнему в органах служит? Занимается расследованием убийств? Иначе как он ее здесь нашел? Ведь первый раз пошла в этот фитнес-клуб. Тот, что рядом с домом, закрыли на недельную профилактику, а пропускать четверговое взбадривание никак нельзя. Стоит раз полениться — и все кувырком пойдет. Все вернется…

Апатия, ненависть к каждому, особенно к клиенткам, ночью сон не приходит, а утром сил нет рукой-ногой шевельнуть… Снова таблетки…